Солдаты Великой Победы

Для создания фотостенда, посвящённого Победе советского народа в Великой Отечественной войне, работники и ветераны труда ОАО «Гродно Азот» предоставили фотографии военных и первых послевоенных лет, на которых изображены их родители и другие близкие родственники — участники боевых действий.

Нам дороги эти позабыть нельзя

Одной из первых, кто откликнулся на призыв информационно-редакционного отдела принести для памятного стенда в честь годовщины победы в Великой Отечественной войне семейные фотографии тех военных лет, стала бывшая работница ОАО «Гродно Азот» (с 1972 по 1986 годы работала в цехе циклогексанон-1, с 1986-го по 2003-й— в ПТО), ныне активный член совета ветеранов нашего предприятия Нина Ивановна Ушакова. Её отца — Ивана Харитоновича Ушакова — призвали в ряды Советской армии, можно сказать, со школьной скамьи: в июне 1942-го он сдавал последние экзамены в десятом классе, уже имея на руках повестку о призыве. Вот что некогда рассказывал дочери сам И. Х. Ушаков:

— В числе семи призывников района я попал в Первое Московское пулемётное училище, но в ноябре оно было расформировано. Всех курсантов направили на Калининский фронт в 19-ю гвардейскую дивизию, где я был назначен первым номером пулемётного расчёта особой роты.

Шли упорные бои. 31 декабря 1942 года я получил лёгкое осколочное ранение и пятнадцать дней находился в полевом госпитале. После излечения в составе вновь сформированного миномётного полка участвовал в качестве разведчика в ожесточённых боях под Великими Луками, Новосокольниками. За освобождение этих городов получил первую награду — медаль «За боевые заслуги».

После оснащения части крупнокалиберными миномётами и тщательного изучения нового вида вооружения в составе 2-го Прибалтийского фронта участвовал в освобождении Советской Прибалтики, Польши и её столицы. За освобождение Варшавы получил вторую награду — медаль «За отвагу» (а впоследствии — и медаль «За освобождение Варшавы»).

Нина Ивановна передала для стенда не только памятные фотокарточки, которые её отец присылал с фронта своим родным, но и многочисленные благодарности, объявленные приказом Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза Сталина ефрейтору Ивану Ушакову: за отличные боевые действия при овладении городами Штаргард, Наугард, Польцин, Голлнов, Штепенитц и Массов — важными узлами коммуникаций и мощными опорными пунктами обороны немцев на Штеттинском направлении, за прорыв укреплённой обороны противника на реке Висле, за отвагу при взятии Шнайдемюля и Франкфурта-на-Одере.

...Советские войска всё ближе и ближе подходили к логову фашизма — Берлину. Тяжёлые бои шли при форсировании многоводной реки Одер (за участие в форсировании этой реки Иван Ушаков был впоследствии награждён орденом Славы III степени) и взятии крупного промышленного города Франкфурта.

Наступил долгожданный день 28 апреля 1945 года. 6 тяжёлая орденов Александра Невского и Богдана Хмельницкого миномётная бригада, в которой воевал Иван Ушаков, вступила в Берлин. Немцы отчаянно сопротивлялись, дрались за каждый дом, за каждую улицу, но долго им продержаться не удалось.

Утром 2 мая 1945 года вдруг стало тихо. Стрельба, взрывы бомб, снарядов прекратились. Фашистский гарнизон Берлина капитулировал. И вот в 11 часов дня от центра города Александерплац по улице начала двигаться колонна немецких военнопленных, и шла она нескончаемой вереницей на протяжении четырёх часов.

День Победы, 9 мая, Иван Ушаков встретил под Берлином, где была дислоцирована его часть после взятия столицы фашистской Германии.

В апреле 1947 года был демобилизован и вернулся в Удмуртию — в родную деревню Дизьмино Ярского района. Женился, в семье родились четыре девочки — Светлана, Нина, Галина и Татьяна. В мирное время работал счетоводом в колхозе, затем в сельском совете. По путёвке РК ВЛКСМ в 1952 году пришёл в милицию, служил старшим оперуполномоченным и спустя 25 лет ушёл на заслуженный отдых с должности заместителя начальника районного отдела милиции. Но и завершив служебную карьеру, Иван Харитонович Ушаков продолжал трудиться: был инспектором пожарной охраны на нефтебазе, выполнял большую общественную работу — избирался председателем месткома профсоюза, депутатом поселкового Совета, народным заседателем. За отличие в труде был отмечен правительственными наградами.

— А боевые медали, конечно же, сохранились. Я передала их сестре в Смоленск, — сказала Нина Ивановна. — Её мальчишки интересуются историей, и такая память о дедушке им очень дорога.

День Победы встретил на Эльбе

Солдат вернулся
Смотри, Татьяна, твой Иван с войны вернулся.
Что обомлела? Аль не рада, что живой?
А у Татьяны мир в глазах перевернулся:
Усталый был он, тощий и с одной ногой.
Неужто это её Ванечка родимый?..
Сынишка в страхе спрятался за мать.
Шептались бабы: «А наших где могилы?»
Уже отплакались и некого встречать.
«А почему ты не писал, что ранен?»
«Да был всё время между небом и землёй».
Жена погладила седые кудри Вани,
А сын гордился: «Папка мой герой!»
А спустя время из чёрной низкой бани —
Сын повзрослевший и Таня с животом —
Переходило жить семейство Вани
Пусть в небольшой, но свой и новый дом.
У нас есть долг перед страной, народом:
Погибших — помнить, а живых — любить.
Опустим головы пред сорок пятым годом.
Но жизнь идёт. И, значит, будем жить!

Николай Иванович САНЬКО, ветеран труда ОАО «Гродно Азот».

Ветеран труда ОАО «Гродно Азот» Николай Иванович Санько (работал на предприятии с 1969 по 2008 годы в электроцехе и цехе капролактам-1) хорошо известен работникам нашего предприятия своими стихами, в том числе и о войне. Благодаря своему творчеству Николай Иванович даже стал членом Октябрьской районной организации ветеранов войны: представляет младшее поколение. Сам он, естественно, военные годы не застал, но много слышал о Великой Отечественной войне от своего отца Ивана Ананьевича Санько — участника боевых действий. Вот что помнит он из рассказов ветерана.

...Во времена столыпинских реформ большая группа родственников из Березинского района Минской области (по нынешнему административному делению) поехала на освоение обширных российских территорий в Красноярский край. Там и родился мой отец. Вырос, женился, появились дети. Но тоска по Родине не ослабевала.

В июне 1941 года часть родни решила вернуться назад в Беларусь, часть осталась в России. Два брата и сестра с родителями вернулись. Война застала семейство в Борисове: при выгрузке из вагона попали под налёт немецкой авиации. Бомбёжка, Советская армия отступает, беженцы уходят на восток. А наши — на запад. С детьми, нагруженные вещами, отправились они в 70-километровый путь домой, хотя там уже не было, как говорится, ни кола ни двора. Так отец с женой и двумя детьми до 1944 года оказался «под германской оккупацией». При освобождении Беларуси в ходе операции «Багратион» его призвали в армию, он прошёл курс обучения на сапёра-подрывника. Ночью тайком проникал за линию фронта, пробирался к мостам, минировал и взрывал опоры, создавая врагам проблемы при отступлении. Кстати, плавать никогда не умел и не научился даже в военные годы, хотя приходилось форсировать не одну крупную реку. При переправах с одной стороны поддерживал товарищ, с другой — опирался на оружие. Так и продвигался вперёд.

Воевать отцу довелось в составе Третьего Белорусского фронта. Боевой путь прошёл через белорусские Лиду, Щучин, Мосты, Лунно (можно сказать, освобождал гродненскую землю), а в Польше — через Сокулку, Ломжу, Остроленку — и дальше на Кёнигсберг. После Кёнигсбергской операции двинулся с войсками по северу Польши и Германии, где и встретился с союзниками-американцами. Там, в районе Эльбы, и День Победы отпраздновал.

Потом нёс службу по охране объектов в Германии. За выполнение важных и ответственных заданий во время войны был награждён орденом Славы III степени, орденом Отечественной войны II степени, медалями «За отвагу», «За взятие Кёнигсберга», «За победу над Германией». Получил грамоту и девять благодарностей от «товарища Сталина». В 1946 году наконец-то вернулся домой. А там, как оказалось, из-за болезней и лишений умерли его жена и дети. Надо было начинать жить сначала...

Пошёл работать в колхоз, поднимать разрушенное войной хозяйство. Женился во второй раз, опять родились дети. Когда наступил преклонный возраст, с любимой женой переехал к ним в Гродно. Оба прожили нелёгкую, но долгую и интересную жизнь.

Фотографий военного времени в семье не было. Но все документы и награды бережно хранятся как семейные реликвии. В дальнейшем их передадут следующим поколениям — подрастают внуки и правнуки ветерана войны Ивана Ананьевича Санько.

«В память об отце и других близких мне людях, участвовавших в войне, об их ратных делах, — говорит Николай Иванович, — у меня и проявилась большая тяга к чтению книг о тех событиях, к фильмам, а ещё и к сочинению стихов на военную тему — о ветеранах войны и их семьях. Всё это мне очень близко и дорого. И я хочу пожелать нынешней молодёжи, чтобы они чтили память своих дедов и прадедов, делали всё, чтобы над нами всегда светило солнце и было мирное голубое небо. С 70-летием Великой Победы, ветераны и труженики войны. Живите среди нас счастливо и долго!»

Судьбы людские ломала и строила

О том, как на войне встретились её родители, рассказала бывшая работница центральной заводской лаборатории Любовь Георгиевна Лобань.

В 1944-м году командование 1406-го зенитно-артиллерийского полка посетило свою 4-ю батарею. Сюда на должность командира взвода прибыл лейтенант Георгий Акимович Саенко. Произвёл впечатление человека, знающего свое дело, умелого и смелого. Короткая беседа, понимающие взгляды— и направление сюда, в четвёртую батарею, получено. Но за плечами у двадцатитрёхлетнего Георгия Саенко уже был нелёгкий боевой путь.

Георгий попал в армию в 1941 году. Молодой человек начал свою трудовую деятельность сразу после окончания школы — работал сначала учителем, а затем заведующим начальной школой № 8 села Родыки на своей родине в Ставропольском крае. Параллельно учился в Ставропольском педагогическом училище, которое окончил накануне войны — в июне 1941-го. А уже в июле опять поступил на учёбу — в Краснодарское военное зенитное артиллерийское училище. В январе 1942 года в звании лейтенанта его откомандировали в Среднеазиатский военный округ — в 86-й запасной зенитный артиллерийский полк — за получением личного состава и оружия для отправки на фронт. Вскоре вместе с частью попал в окружение, выходя из которого, был ранен. Потом госпиталь, выздоровление, опять пехота и...второе ранение. Только после этого он попал к зенитчикам. За подвиги уже получил несколько значимых наград — орден Великой Отечественной войны II степени, орден Красной Звезды и медаль «За отвагу».

К концу августа в полк прибыло ещё одно пополнение. На место шофёров прислали двух девушек. «Этого ещё не хватало», — недовольствовали бойцы...

«В батарее шофёры занимают особое место. Что она может сделать без них? Что будет, если во взводе подведёт хотя бы один шофёр? Значит, орудие не будет готово. Три орудия — это не батарея и одно орудие — не взвод. Без водителя смену огневых позиций не произвести». Так пишет в своей книге о военной истории 1406-го зенитно-артиллерийского полка Пётр Востренков. Всю тяжесть войны несли на себе шофёры. А тут две девчонки... Говорят, что изучали только «ГАЗ-АА», но на фронте давно уже используют «студебеккеры» и «доджи». А новобранцы этих машин не знают, да и практики вождения почти не имеют. Пришлось назначить девушек телефонистками. Они обиделись. Красавица Дуся Рейтузова заявила: «Ладно! Лишь бы воевать, а не в тылу киснуть...» А её подруга Зина Шлепакова бойко спросила: «А винтовку дадите?» Убедились зенитчики, что девушки прибыли в армию не просто так, а мстить за свою родную землю, за казнённых родных, за пепел жилищ...

— Моя мама, Евдокия Петровна Рейтузова, уже в семнадцать лет осталась круглой сиротой, — рассказывает Любовь Георгиевна. — Её родную деревню на Витебщине, как и всю Беларусь, оккупировали фашисты. На глазах матери и её сестёр Анны и Полины расстреляли деда и мать. Отец умер ещё накануне войны. Дом, совсем недавно построенный, сгорел. Как жили эти два года под немцами — одному Богу известно...

Евдокию угнали в Германию, но ей с подругой удалось сбежать. Прятались в лесу, в землянках. Там и подружилась со своей землячкой Зиночкой Шлепаковой (в будущем Дмуховской), их обучили водить ГАЗы. А фронте пришлось переучиться на радистку и телефонистку. Так, в 1406 зенитно-артиллерийском полку встретились и познакомились Георгий Акимович Саенко и Евдокия Петровна Рейтузова.

...С начала октября штаб полка разместился в Добеле. 5 октября 1944 года проведена мощная артиллерийская подготовка по обороне противника. Прорван передний край. В прорыв введены танки. 1 и 4 батареи перемещены на прикрытие переправы через реку Венту. Основные силы на западном берегу, и полк в полном составе устремляется в прорыв в готовности вести огонь.

С 24 сентября по 6 октября батареи сбили шесть «ФВ-190». Основные позиции посетил командир дивизии и заместитель командующего артиллерией 6 гвардейской армии подполковник Лозин. А через несколько дней Приказом Верховного Главнокомандующего Иосифа Сталина от 8 октября 1944 года воинам 39 ОЗАД РГК, в состав которой входит и 1406 зенитно-артиллерийский полк, объявлена благодарность.

15 ноября на совещании в Вайноде по итогам октябрьских боёв командир дивизии заключил: полк, действовавший на наиболее ответственных направлениях фронта, уничтожил девять самолетов противника. Коллеги поздравляют офицеров. Получены служебные документы, сведения, запросы. Офицером разведки, по итогам совещания, назначен лейтенант Георгий Саенко.

В феврале 1945-го полк прикрывает дивизии 2-го гвардейского корпуса. На этот раз от 3 и 4 батареи назначены взводы для стрельбы прямой наводкой. Лейтенант Саенко, благодаря умелым действиям и хорошей выучке, сумел выполнить боевую задачу без потерь и в короткий срок. Его воины обеспечили успех боя и заслужили награды.

Всю весну идут тяжёлые бои. И вот 8 мая 1945 года, Вайноде. Получено распоряжение: с занимаемых огневых позиций передислоцироваться в район Вартая для поддержки последнего натиска на так называемую Курляндскую группировку врага.

К вечеру полк прибыл в указанный район. Не стали разворачиваться в боевое положение — личному составу было объявлено о капитуляции немецко-фашистских войск. Противник поднял белый флаг! Но батареи всё-таки окопались. Как говорится, «осторожка лучше ворожки», а солдат в ответе за судьбы — и свою, и других людей.

9 мая 1945 года полк вновь возвратился в район Вайноде. И тут уже расчёты не окапывались. Чувствовалось, что это конец. Конец невероятным испытаниям!..

Вскоре полк отправили в Выборг, а оттуда в Гродно. Первыми демобилизовывали врачей и учителей. Георгий Саенко, а вместе с ним и его жена Евдокия, ушли на «гражданку». В июле 1946 года родилась старшая дочка Светлана. Так началась мирная жизнь.

Евдокию Петровну наградили медалью «За отвагу», Георгий Акимович получил ещё несколько наград — орден Отечественной войны I степени и медаль «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина». После демобилизации работал старшим инспектором по оргфинработе Гродненского управления сберкасс, старшим ревизором отдела штрафов Гродненского сельского облфинотдела (там проработал двенадцать лет). С 1975 года работал директором учебного пункта управления «Гродносельстрой», с 1981-го — мастером производственного обучения этого пункта.

Его жена продолжительное время работала помощником повара в детском саду № 26 (завода карданных валов), потом ушла на заслуженный отдых.

Саенко воспитали и выучили четырёх дочерей, долго радовались за своих внуков. Вместе с Любовью Георгиевной Лобань на «Азоте» работала её сестра Людмила Георгиевна Крачко — сначала в цехе олеума, затем в техархиве. Младшая сестра — тоже заслуженный работник «Азота»: Елена Георгиевна Славинская долгое время трудилась в азотовских детских садах № 42 и 92. А в настоящее время на нашем предприятии трудится её семья — муж Вячеслав Валентинович и сын Павел.

Сохранить на долгую память

Дарья Лаврентьевна Комарова родом со Смоленщины— родилась в селе Ново-Спасское Ельнинского района. Двоюродный брат как-то сказал: будешь врачом. Так и случилось — Дарья пошла учиться на курсы медсестёр. Как раз перед самой войной окончила учёбу и в августе 1941 года её призвали операционной медсестрой в ряды Советской армии — в 106 медсанбат 24 армии Западного фронта. Со своими оказалась под Смоленском. Когда подошли немцы, пришлось отступать до самой Москвы. Потрёпанные, они долго восстанавливались от потерь, ждали пополнение. Затем от Москвы в составе Первого Прибалтийского фронта Дарья Комарова двигалась только вперёд — Смоленск, Калинин, Витебск, Вильнюс. И так до самого Каунаса, где немцев прижали к морю. Там и отпраздновали такой долгожданный День Победы. Войну Д. Комарова закончила 12 декабря 1945 года в звании старшего сержанта.

В дальнейшем военную службу проходила медработником в военном госпитале г. Гродно. В марте 1957 года по состоянию здоровья её исключили с учёта Вооруженных сил СССР в звании лейтенанта запаса.

Ветеран ОАО «Гродно Азот» и друг семьи Комаровых – Кондаковых (дочь Дарьи Лаврентьевны — Татьяна Андреевна Кондакова — 37 лет отработала на нашем предприятии в цехах сульфата аммония и капролактам-2) Николай Иванович Санько, который поведал нам о судьбе Дарьи Лаврентьевны, продолжает:

— После матери у Татьяны Андреевны осталось много документов и наград — орден Отечественной войны II степени, медали «За оборону Москвы», «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За трудовое отличие», «За долголетний труд», юбилейные медали и знаки. Поскольку я часто выступаю перед школьниками, рассказываю им о военных событиях, показываю награды своего отца, то предложил взять для этих целей и её памятные ценности. Это будет и приятно, и почётно, а что-то сохранится и для будущего.

Во славу жизни, не ради славы

Вполне вероятно, что кто-то, прочитав этот материал, скажет: «Ну и что же здесь нового, неизвестного нам ранее по книгам и фильмам о войне?». Да, действительно, о Великой Отечественной сказано и показано немало. И тем не менее, каждый рассказ на эту тему непосредственных участников тех страшных событий— как откровение.

Вот и эти воспоминания участника Великой Отечественной войны гвардии капитана Степана Иосифовича Ящишина (отца председателя цехового комитета совета ветеранов Людмилы Степановны Архиповой), как представляется, не должны оставить равнодушным никого. Потому что это письмо, которое он написал своим внукам, о своей войне, той, которую он сам прожил. Не ради славы или гонорара — чтобы ЗНАЛИ И ПОМНИЛИ. А вместе с его внуками ЗНАТЬ И ПОМНИТЬ обязательно нужно всем нам.

«Я был призван в армию 11 мая 1942 года Джетыгаринским райвоенкоматом города Джетыгара Кустанайской области. Для прохождения службы был направлен в учебный батальон по подготовке младших командиров — командиров стрелковых отделений в город Чебаркуль Челябинской области.

Размещались в казармах в лесу недалеко от озера Чебаркуль. В учебном батальоне обучали нас три месяца. На вооружении имели самозарядные винтовки Токарева (10 патронов). Их надо было всегда содержать в идеальной чистоте, иначе они отказывали при стрельбе (на фронте они себя не оправдали и были сняты с вооружения).

После окончания учебного батальона мне присвоили звание сержанта, доверили отделение и я стал командиром стрелкового отделения, в котором были солдаты разных возрастов (от 18 до 50 лет). Выдали всем новое обмундирование, сформировали маршевые роты и под музыку духового оркестра мы прошли строевым шагом на стадионе перед трибуной командования, а оттуда прямо на станцию Чебаркуль.

Погрузились в товарные вагоны-«телятники», разместились на нарах на соломе, заиграл духовой оркестр, и поезд тронулся в путь. Моё отделение разместилось на второй полке.

Всё было строго секретно, нам сказали только номер эшелона, на случай, если кто от него отстанет. В этом же эшелоне ехали и мои односельчане Саша Матвейчук и Коля Котючий, но в других вагонах. Мы, конечно, знали, что едем на фронт, но не знали на какой именно.

Сопровождал нас капитан, командир батальона. На станциях брали кипяток, хлеба давали на отделение (десять человек) — булку-кирпич; и так на завтрак, обед и ужин — кормили слабо. В пути соблюдали светомаскировку.

Через несколько суток, ночью, приехали в Саратов. Выгрузились, перешли Волгу по ещё не совсем законченному деревянному мосту, где работали сапёры, и пошли по направлению к фронту, соблюдая тщательную маскировку, так как он уже давал о себе знать. Немцы находились в городе Серафимовиче, их оборона проходила по высоте с отметкой 250.

Мы вначале рассредоточились в каком-то лесочке, когда ещё было темно, так как днём двигаться было невозможно: немцы постоянно вели разведывательные полёты, а затем появлялись самолёты и бомбили переправы и подходящие к фронту войска. В этом лесочке находились три или четыре дня. В последнюю ночь подошёл ко мне Коля Котючий и сказал: «Мы уже уходим». Я подумал, что и нас это ждёт. Мы попрощались, обнялись, пожали руки и расстались, как оказалось, навечно — он не вернулся.

Наша часть осталась ещё на сутки. Через несколько дней мы заняли оборону, метрах в 350 от немецкой, на сталинградском направлении. Немцы занимали господствующее положение на местности, высота была покрыта растительностью, кустарником и небольшим лесочком. Мы же занимали оборону на открытой ровной местности, как на ладони. Оборона длилась долго, с конца августа по 19 ноября 1942 года.

Уже были большие морозы и много снега. Всё время немецкие самолеты «Фокке-Вульф-2» (мы их называли «рама» — их хвостовая часть имела очертания рамы) вели воздушную разведку, фотографировали нашу оборону, все переправы через Дон и Волгу, а также следили за подходящими к фронту войсками. После чего вское зачастую группами появлялись бомбардировщики и бомбили, а немцы переходили в атаки. Этот самолёт, «раму», фронтовики в шутку называли «старшина фронта», так как он всегда появлялся утром и облетал линию фронта. Иногда он тоже бомбил, сбрасывал небольшие бомбы и гранаты.

Немцы, видимо, догадывались, что скоро наши войска начнут наступление по окружению Сталинграда. Мы не знали, когда перейдём в наступление (это всё было секретно), вели оборонительные бои и изучали оборону противника. Обогревались мы по очереди в землянках, хотя и там было холодно; в ночное время жгли небольшие костры, для освещения сжигали куски телефонного кабеля или делали коптилки из гильз патронов противотанкового ружья. При таком «обогреве» и освещении заряжали оружие — ручные и станковые пулемёты, и другое. В носу всегда было черно от копоти, а спине холодно...

Пошли мы в наступление 19-го ноября 1942 года, примерно в десять часов утра, оставив свои траншеи, окопы, землянки. Продвинулись метров сто, и немцы открыли сильный миномётный и артиллерийский огонь, затем пулемётный, а некоторое время спустя и автоматный — по мере приближения пехоты к высоте.

Высота с отметкой 250 была сильно укреплена. Наша артиллерия и миномёты тоже вели огонь по высоте, стоял сплошной гул боя, но огонь немцев был, конечно, плотнее, мощнее. Оказалось, что у них было несколько линий обороны, видимо, был создан оборонительный опорный пункт в несколько траншей.

По мере продвижения пехоты вперёд наши цепи начали редеть. Слышались крики, стоны раненых — мы несли потери. Раненые — кто без руки, кто без ноги — и это всё на снегу, на морозе. Некоторые просили, чтобы их пристрелили. Пехота вела огонь из всех видов стрелкового оружия — станковых и ручных дисковых пулемётов, а у солдат, в основном большинстве, были винтовки со штыками —- трёхлинейки. Но перед наступлением части были укомплектованы полностью, стопроцентно. Это нас и воодушевляло, что вначале нас было «густо». Немцы переносили огонь по наступавшей пехоте, по мере нашего продвижения вперёд, особенно миномётный.

При атаке первой линии обороны немцев я был ранен осколками миномётной мины в левое плечо выше локтя и слева в лобную часть головы. Почувствовав боль и тёплую кровь — рука уже не действовала, я под прикрытием разрывов снарядов и дыма стал пробираться к своим окопам, а затем в медсанроту, которая размещалась позади окопов метрах в 250-ти в землянке, вкопанной в обрывистый берег Дона. В медсанроте разрезали мой рукав, сделали перевязки плеча и головы и сказали ждать отправки в госпиталь.

Дождавшись темноты, раненых отправили на ближайший железнодорожный разъезд, а затем в санитарном товарном поезде-«телятнике» (теплушках) привезли в местечко Красный Яр — станция Красный Яр Молотовского района Сталинградской области, где размещался полевой эвакогоспиталь № 1154. Там я и находился на излечении. В Красном Яре размещался ещё и другой госпиталь № 3805.

После лечения меня направили в город Камышин в запасной полк (где очень плохо кормили, как и во всех запасных). Вскоре оттуда меня взяли на ускоренные курсы младших лейтенантов при 66-й армии, как уже побывавшего в боях, сержанта, командира отделения, как тогда говорили, «уже нюхавшего порох». На эти курсы брали только таких. После их окончания 11 марта 1943 года мне присвоили звание младший лейтенант (Приказ по 66-й армии № 011, город Камышин).

Направили меня в 13-ю гвардейскую дивизию генерала Родимцева, 34-й гвардейский стрелковый полк, на должность командира стрелкового взвода. В полку начальник штаба полка гвардии майор Сочнев выдал мне временное удостоверение личности офицера, и я стал командовать стрелковым взводом. В дивизию входило три полка — наш 34-й, 39-й и 41-й.

В полку присвоили звание гвардейца. Дивизия после сталинградских сражений в это время пополнялась личным составом.

Пополнив (сформировав) свои части и подразделения, дивизия снова вступила в бой на Воронежском фронте, в составе 5-й гвардейской ударной армии — это было ещё продолжение и окончание Орловско-Курской дуги. В составе этих войск участвовал в боях по освобождению родной Украины, в боях за город Богодухов Харьковской области (где впервые вплотную встретился с легендарной «катюшей»). Районный центр Богодухов подвергался массированной бомбардировке немецких самолётов. Нашу оборону, которую мы заняли после взятия города, также бомбили. Богодухов бомбили ещё и потому, что там, в огородах и садах, размещалась наша артиллерия, миномёты и другие замаскированные огневые точки. Находясь в обороне, мы готовились к новому наступлению.

Примерно 15 августа 1943 года в первой половине дня к нашей обороне подъехала «катюша», за два или три залпа выпустила все снаряды по немцам и тут же уехала. Мы сразу же по команде пошли в наступление, впереди было сжатое поле ржи, в снопах и копнах, а слева — поле дозревающего подсолнечника. Вдоль этих полей и шло наступление, справа (метров 400-500) был виден лес, а сзади был Богодухов и остались наши окопы. В ходе наступления, по мере приближения к немецкой обороне, мы усиливали огонь из всех видов стрелкового оружия.

Немцы открыли сильный миномётный огонь, а также пулемётный и автоматный. Я заметил немецкий пулемёт, вернее, откуда он вёл огонь. Он был установлен слева от моего наступающего взвода на границе подсолнечного и ржаного полей, в подсолнечнике; он-то, в основном, и стрелял по взводу. И, наверное, когда я дал команду «вперёд», махнул правой рукой и сделал рывок в несколько шагов, он точно узнал во мне командира, дал очередь и ранил в левую кисть. Помощник командира взвода видел это и принял командование на себя.

Под прикрытием взрывов мин, снарядов, пыли, дыма и копён ржи я сделал рывок назад, увидел окоп, присел в нём на колени — и тут откуда-то сразу, как будто Бог послал, санитарка с сумкой. Она сделала мне перевязку и сказала, где находится медсанбат нашей 13-й гвардейской дивизии (а он находился в деревне Борисовка, от фронта 25 километров, Белгородская область). Вот тут-то мне воистину повезло. Мы расстались. Я стал пробираться из-под обстрела перебежками от копны к копне, от окопа к окопу, а затем в подсолнечник. И вдруг немецкий танк по подсолнечнику прямо на меня — метрах в пятидесяти. Тут снова мне повезло — вижу рядом окоп-щель. Я в него, прижался ко дну. Танк переехал мой окоп, задымил меня гарью, присыпал немного землей и пошёл дальше. Я, конечно, чудом оказался жив, потому что он меня не заметил. Если бы заметил, сделал бы круговой разворот и от меня осталось бы мокрое место, так как земля пахотная, а окоп был мелкий, 50-60 сантиметров. Переждав, стал пробираться дальше. И так до регулировочного пункта. Оттуда на автомашине до деревни Борисовка, где и был медсанбат. Там мне очистили рану, сделали перевязку, покормили, разместили на квартиру. Есть мы ходили в летнюю столовую, где размещалась кухня. В медсанбате пробыл ровно месяц, рана зажила, меня выписали, выдали справку о ранении, новые сапоги и отправили снова в свою часть.

Прибыл в свой 34-й гвардейский стрелковый полк примерно в середине сентября 1943 года, снова продолжал командовать взводом.

Участвовал в освобождении Харьковской, Полтавской областей, наступали мы к реке Днепр, в направлении города Кременчуг. Иногда шли по бахчевым полям — арбузам и дыням. Часто со мною рядом наступал расчёт ротного миномета. Зачастую приходилось наступать в ночное время.

Украина лежала в дыму и огне. Сёла и города горели. В сёлах торчали только дымовые трубы печей и развалины домов. Шахтные колодцы в большинстве были завалены. Люди прятались в погребах. Скот — коровы, лошади, целые стада, которые немцы не успели угнать, — лежали расстрелянные, вздутые от жары, вокруг стояла вонь. Лежали и убитые солдаты — наши и немцы. В ночное время вдоль фронта сияло зарево огня, трассирующих пуль, длинных «языков» от снарядов «катюш». Доносился гул разрывов снарядов и бомб. Казалось, будто горела вся наша земля, а по ней шли солдаты в выгоревших и пропитавшихся потом гимнастёрках. Находясь постоянно под огнём, пехота всё ближе и ближе приближалась к широкой, могучей реке Днепр. Погиб наш командир 34-го гвардейского стрелкового полка гвардии подполковник в возрасте 40 лет (фамилию не помню), так и не дошёл до Днепра.

Подошли к реке Днепр, примерно где-то 3 или 5 октября 1943 года, в двенадцать часов дня, в деревне Семёновка. День был, как я помню, хороший, тёплый, в огородах кое-где ещё можно было видеть помидоры, огурчики. Заняли оборону вдоль берега реки, окопались и начали пополнять боеприпасы — патроны, гранаты, подгонять всё снаряжение. Командир роты сказал командирам взводов, что будем форсировать Днепр в двенадцать часов ночи с дальнейшим наступлением на деревню Петровка, что в 3-4-х километрах за Днепром. Немцы же считали Днепр «Восточным валом» — водной преградой, которую русские войска не преодолеют. Гитлер говорил, что скорее Днепр повернёт вспять, чем русские его форсируют.

Мы всё снаряжение (сапёрные лопатки, гранаты, противогазы, запасные диски к автоматам, вещевые мешки) подогнали на себе так, чтобы не было бряцания и чтобы удобно было форсировать реку. Время шло быстро, приближалась полночь. Были подготовлены переправочные средства — деревянные лодки, резиновые плоты и другие подручные. Расставлены все огневые точки — станковые пулемёты, орудия, миномёты и другие, для поддержки-прикрытия огнём форсирующей Днепр пехоты. Огонь вели через головы наступающих. По команде я и первое отделение погрузились в резиновую лодку и начали форсировать реку первыми, так как мой взвод первый и входил в первую стрелковую роту первого стрелкового батальона 34-го Гвардейского стрелкового полка. Затем остальные отделения взвода, и так вся наша рота. Несмотря на то, что все команды передавались шёпотом, немцы обнаружили место переправы и открыли огонь из всех видов оружия, а затем и дальнобойной артиллерии по берегам Днепра, огневым точкам и по переправляющейся пехоте. От попадания снаряда в лодку высоко вверх летели щепки. Нас поддерживали огнём с восточного берега Днепра через головы. Пехота выпрыгивала из лодок, еще не достигнув противоположного берега, за два, три метра, и вступала в бой с криками «Ура! Катюша! За Родину! За Сталина!»

Если восточный берег Днепра был довольно прочный, возвышенный, поросший травой и кустарником, то западный был похож на пляж — сплошной песок. Оборона же немцев проходила в 150-200 метрах от реки, по краю леса, правда, ещё молодого. За ночь отбили несколько контратак немцев, забрасывали их гранатами и отражали автоматическим огнём с криками «Ура! Фрицы! Катюша!»

К утру немцы отошли к лесу в свои траншеи, окопы. Потери были с обеих сторон — убитые и раненые. Немцы своих подобрали, видимо, до рассвета. Но сбросить нас в Днепр им не удалось. Заняли плацдарм, окапываться было очень плохо, песок осыпался, окоп был похож больше на воронку. Очень проголодались после такого боя. Только часов в одиннадцать дня нам доставили с восточного берега грамм по 50 спирта, хлеб и американские консервы — колбасы. На душе стало веселее, подумали, что нас не забыли.

Но дальнобойная артиллерия немцев не умолкала, постреливала, посылала нам большие снаряды — каждый с целого «поросенка». Очень редкие из них не разрывались, а шлепались в песок; таким образом мы видели, что они из себя представляли, и всё время опасались, что вот-вот он взорвётся. Было прямое попадание в окоп. От солдата, который лежал от меня метрах в десяти, ничего не осталось. Ещё ночью погиб мой помощник командира взвода, очень красивый, высокий старший сержант: его сразила очередь трассирующих пуль. Погибали солдаты, тяжело раненные осколками, были случаи, что разрывало животы.

Деревня Петровка была ещё впереди за лесом. Продержались до вечера, но пищи больше в этот день не получали, боеприпасов тоже. Примерно часов в одиннадцать вечера, когда уже было совсем темно, откуда-то донеслась шёпотом по цепи команда «вперёд!».

Пошли в наступление. Я поднял взвод, немцы открыли огонь, осветили местность ракетами. Пехота залегла, огонь немцев продолжался, завязался бой.

Через некоторое время через связного поступила команда отходить. Причину отхода не знаю и до сего времени, видимо, немцы начали теснить с флангов другие подразделения.

Начали отходить, огонь немцев усилился, местность освещалась ракетами. «Заработали» миномёты и гранатомёты, я отходил следом. И случилось со мной самое страшное. С этого момента я больше ничего не помню и не знаю, что произошло и происходило дальше и чем кончилось.

Я был контужен взрывом снаряда или мины. На следующий день, когда пришёл в сознание, возле меня были немцы, а над Днепром стояла тишина, как будто всё замерло и нет больше войны.

После всего этого я долго думал и сейчас часто задумываюсь, что это было? Настоящее плановое наступление, разведка боем или отвлекающий манёвр с форсированием Днепра? А главное наступление было на другом участке? Почему нас больше не кормили в этот день и не доставили боеприпасы?

Итак, я оказался на другой стороне фронта, у немцев. В ходе этих боёв они обозначили свой передний край и выявили свои огневые точки, особенно в ночное время. Под дулами автоматов три немца повели меня через линию своей обороны — через свои траншеи. Переход был как раз там, где был установлен ручной пулемёт, и я сразу подумал: да, мы наступали прямо на него, именно он был напротив того места, где я лежал. При переходе траншеи меня ударил по лицу один немец, видимо, офицер, и сказал на ломаном русском языке: «Почему давно сам не пришёл?» Другие немцы тоже что-то сказали и меня повели дальше лесом. Конечно, в голове были всякие мысли. Наконец, меня привели в маленькое деревянное строение типа сарайчика, построенного из досок, горбылей. Когда я туда зашёл, то увидел небольшой стол, за ним сидел офицер, рядом телефон и было ещё несколько немцев. Я стал сразу слева возле двери, но был очень уставший и голодный, у меня ноги подкосились и я сел, и тут на меня закричали немцы и показали рукой — встать. Я, конечно, всё понял, что я сел перед офицером. Я тут же встал. Офицер посмотрел на меня и показал рукой — садись. Я сел, мне стало легче. Они о чём-то говорили, затем задавали вопросы, касающиеся социального происхождения.

После всего этого меня на открытой легковой машине, где было и несколько немцев, среди них офицер, завезли в ту самую деревню Петровка, куда мы должны были наступать. Привезли меня к кухне — летней столовой, накормили, а затем сдали в полицейский участок. Там были полицаи-украинцы, в разговоре они узнали, что и я украинец. Затем один из них обратился: говорит, давай поменяемся сапогами. А я их получил новенькие, когда был в медсанбате, правда, кирзовые, а у него кожаные немецкие, кованые (один был сзади немного распорот) и уже поношенные, но ещё крепкие. И что мне было делать? Конечно, я вынужден был согласиться. Померил - подошли. Находился я у них недолго, день или два, кормили так же. Потом отправили меня в лагерь военнопленных, которых угоняли на запад, по мере приближения фронта.

Да, ещё до отправки в лагерь, меня привели в штаб, который размещался в глубоком капитальном кирпичном сводчатом подвале. Там было много офицеров, среди них был генерал, который меня допросил, интересовался, из какой я семьи, кто мои родители, национальность, откуда родом. Затем предложил мне выступить в вечернее время по усилителю (радио) перед обороной советских войск на участке, где они укажут и завезут, с обращением: «Солдаты и офицеры, переходите на немецкую сторону, иначе вы все погибните». Я должен был сказать, что здесь хорошо, хорошо обращаются, хорошо кормят. Что я такой-то с такой-то части. Я отказался, хотя они меня пытались убедить в том, что Советская армия всё равно будет разгромлена именно на Днепре. После этого меня и отправили в лагерь.

Переживаниям моим и страданиям не было конца, и как я потом узнал, моим родителям тоже — они получили похоронку. Всё рухнуло у меня: потерял Родину, все заслуги, награды, которые уже скоро должен был получить за Украину, за Днепр, а может быть и высшую — за город Богодухов, за бой на Сталинградском фронте. А также воинские звания. Мне тогда ещё не было полных двадцати лет, а сколько уже было пройдено с боями.

Забегая вперёд, хочу сказать: конечно, я не знал в то время, что ещё вырвусь отсюда и буду снова в составе советских войск освобождать Югославию, Венгрию и Австрию, и что буду снова командовать взводом, и даже замещать командира роты до победного дня, и ещё получу награды и благодарности, и буду служить в армии до конца 1955 года, и буду командовать ротой.

В моей памяти навсегда остались опалённая огнём, окутанная дымом пожарищ, политая кровью боевых товарищей земля Украины, берега Днепра и краснеющая от крови вода.

Итак, из-за ошибок командования, а может быть и больше, чем ошибок, мне, сотням тысяч таких, как я, а может быть и миллионам, предстоял длинный путь по фашистским лагерям, предстояло испытать голод, холод, унижения, завшивленность, удары палками, прикладами, а то и получить пулю в любую минуту. Когда нас гнали через деревни, люди выносили куски хлеба, но взять их было очень трудно, а то и невозможно, так как немцы догоняли и били. Все эти страдания перенёс, благодаря молодости.

А в ночное время нас гоняли на передовую копать окопы, давали наряд 6-7 метров. Кормили плохо, давали в основном суп с нечищенной картошкой и плохой, с добавлением жома макухи от постного масла подсолнечника. Были грязные, холодные и голодные.

В конце июля или начале августа 1944 года началось наступление русских войск, в Молдавии в районе Кишинёва, разгром Ясско-Кишинёвской группировки.

Наш лагерь немцы угоняли дальше на запад, но наступление было стремительное, мы попали под бомбёжку советских самолётов и обстрел танков. Все разбежались, это происходило в большой молдавской деревне. Попряталась кто где — в сараях, огородах, садах, кукурузе. Я спрятался в сарае для коров в сене. Среди немцев началась паника, они бежали, попали под обстрел танков и пехоты. Когда подошла пехота, мы все повыходили и оказались у своих. Обрадовались, одновременно и боялись, на нас смотрели, как на врагов, готовы были в любую минут нас расстрелять. Немцев раненых сразу расстреливали.

Меня капитан уже хотел расстрелять, достал пистолет. Но благодаря сохранившейся справке о ранении с медсанбата 13 гвардейской дивизии, которую я ему показал, а дивизия воевала где-то рядом, он на обратной стороне написал «был в плену». И расписался, поставив число, месяц и год, и вернул её мне, сказал предъявить в штабе. Меня, как и других, отправили в город Кишинёв.

В Кишинёве меня вызвали в особый отдел, где выясняли все обстоятельства, было много вопросов, связывались, видимо, с полком 34 ГСП, в составе которого я освобождал Украину. Выяснили все вопросы. Но несмотря на все мои прошлые заслуги — штурм Богодухова, форсирование Днепра и другое, сказали: «Вы офицер и должны нести наказание, искупить всё своей кровью».

И так всех бывших офицеров, проверенных, отправили в часть, выдали новое обмундирование, документы, а оттуда партиями, через территорию Болгарии отправили в Югославию в 16-й отдельный штурмовой стрелковый батальон, который насчитывал более тысячи таких офицеров. Наш путь был таков: Молдавия, затем по территории Болгарии до Софии, до города Лом поездом. Оттуда по Дунаю на барже до города Видина (Югославия), далее по территории Югославии до города Ниша, попутным транспортом и пешим ходом, там пополнили 16 ОШСБ. Командир батальона подполковник Пронин.

Почти три месяца — сентябрь, октябрь и до 25 ноября — кровопролитные бои на территории Югославии (можно считать, в тылу немцев). Воевали — наград не ждали — не положено было. Взаимодействуя с югославскими партизанами, освобождали страну.

Но наш 16 ОШСБ бросали на самые трудные участки. Очень много погибло хороших офицеров, боевых товарищей, они остались лежать на Югославской земле, в горах, лесах, в оврагах и речушках. Часто попадали под обстрел шрапнели. Особенно тяжёлые бои мы вели за высоту под городом Кралево и удержали. Югославия — гористо-лесистая страна. Брали несколько железнодорожных станций и высот. В горах станковые пулеметы носили на плечах, артиллерию применять невозможно.

Нас югославские партизаны называли «братка», «братушка» и говорили нам «Жие Тито, жие Сталин». Просили у нас красные звёздочки с пилотки и наши автоматы в обмен на другое оружие, итальянское, немецкое, бельгийское.

Они очень тепло к нам относились. В партизанских частях было много женщин и девушек. Проходили города Ниш, Парачин, Чуприя, Кралево и другие. Прошёл в составе батальона 2/3 территории Югославии и других республик и, как отличившийся в боях, досрочно был освобождён от службы в 16 ОШСБ. 25 ноября 1944 года и другие товарищи по службе, но нас осталось мало. Это осуществилось вблизи границы с Венгрией.

Выдали нам справки и направили в 18-й ОПРОС (отдельный полк резерва офицерского состава) 3-го Украинского фронта, который размещался в городе Печ в Венгрии. Здесь я уже был восстановлен во всех правах офицера и гвардейца.

Через день был снова направлен на фронт командиром стрелкового взвода, и снова бои, наступления, освобождение Венгрии, участие в героической битве у озера Балатон, разгром одиннадцати танковых дивизий немцев. Приходилось ходить в разведку, возглавлять, когда погиб командир полковой разведки. Взяли в плен «языка» — немецкого офицера. Вечером, в то время, когда у них подошла кухня и был ужин, было хождение солдат, он был за пулемётом, его схватили сзади, закрыли рот, пулемёт перебросили за бруствер, второе звено, действовавшее справа, забросило противотанковую гранату в блиндаж и все отошли на условное место, а затем в расположение своей обороны, один разведчик был тяжело ранен. Я остался в своей роте, а разведчики повели «языка» в штаб полка. Раненого отнесли в санроту соседнего полка разведчики.

После Венгрии — освобождение Австрии. И так до последнего дня, с боями до дня долгожданной победы. Мне досрочно присвоили очередное звание гвардии лейтенанта. Вручение мне приказа Сталина за бои у озера Балатон — благодарность, награждение орденом Красной Звезды и др.

Победу встретил в окопах в Альпах в Австрии под городом Грац — 3-й Украинский фронт 30 отдельный Станиславский корпус 74 стрелковая краснознамённая Киевско-Дунайская ордена Богдана Хмельницкого дивизия 109 стрелковыйДдунайский полк.

Принимал участие в освобождении России, Украины, Югославии, Венгрии и Австрии, а наград негусто.

А самая высокая награда для меня, я считаю, та, что я остался жив, пройдя такой большой трудный, огненный фронтовой путь, по своей земле и по земле Европы, дважды — можно сказать так — пересекал линию фронта — огненную линию — туда и оттуда. Туда, будучи контуженным и не по своей воле, оттуда — под огнём всех родов войск, но по своей воле. Как я остался жив — один Бог знает».